Мишель Пфайфер откровенное интервью с журналом Psychologies

Мишель Пфайффер стряхивает пушинку с джинсов элегантно-женственного кроя. Отвечая на мой взгляд, «Да, джинсы – моя униформа, у меня их штук 15!» , засучивает рукава у рубашки  готовится отвечать на мои вопросы. Но теперь, когда я вижу ее вот так близко, в портовом ресторане в Сан-Франциско с дощатым полом и дощатыми же столами, где готовят и здешнюю морскую живность, и классические ребрышки из Монтаны, в месте, где в этот послеобеденный час только мы и два клерка, живо обсуждающих что-то за своим столиком, меня совершенно покидает чувство, что я на ответственном интервью с актрисой из голливудского «списка А», безусловной звездой, гарантом многомиллионных кассовых сборов… Меня теперь совершенно не удивляет, что однажды в Барселоне, когда Пфайффер со своей гримершей вышли на прогулку, поклонники приняли за актрису ее блестящую спутницу... Она явно старается быть незаметной, не привлекать внимания, не навязывать себя миру. Откуда такая щепетильность?

Psychologies

Люди на улицах вас не узнают, журналисты при встречах поражаются вашему «незвездному» виду и сдержанности. Человек, встретивший вас в парке, где вы гуляли с собакой, изумленно написал в своем блоге: «Невероятно красивая, но скрывает это». Вы явно пытаетесь ускользнуть от взгляда, остаться незамеченной. Зачем?
Мишель

Да ведь достаточно того, что на экране я вполне на виду! Для меня так даже слишком. Моя мечта – и на экране быть неузнаваемой. Чтобы можно было наконец оценить мое качество, а не паблисити, не имя. Я не умею пользоваться известностью, да и не очень ее ценю.

На экране вас не было четыре года

А я этого как-то даже и не заметила. Просто сначала не нравились роли, потом я решила затормозиться, чтобы побыть с семьей. Потому что быть с мужем и детьми мне доставляло больше удовольствия, чем быть перед камерой… Одним словом, мне этого хотелось. Возможно, то, что я смогла себе это разрешить, – результат психоанализа. Ведь у меня за плечами – годы и годы терапии.
Как они вас изменили?
Психоанализ лишает самомнения. По крайней мере так было со мной. Чем глубже узнаешь себя, тем тебе становится очевиднее твоя обыкновенность. В самом здравом смысле слова: что ты ничем не лучше, не разумнее, не несчастнее и не глубже других. Для меня психоанализ – что-то вроде лекарства от самоуверенности.

Psychologies

Вы признавались, что у вас были сложные отношения с собственной внешностью: в интервью 20-летней давности вы говорите, что похожи на утку...

Мишель

Так я и похожа! Ну, была. В том смысле, что сейчас это уже неважно. А была похожа. Походка. Рот великоват. Меня даже в школе дразнили – говорили, что я хороша была бы в роли Говарда Дака. Я, кстати, и не особенно обижалась. В конце концов, подмечено тонко. И знаете что еще… Я получила довольно строгое воспитание. Мама не работала – четверо детей. Папа ставил кондиционеры, немножко торговал подержанными холодильниками. И вот я его однажды, мне было лет одиннадцать, спросила, не хотел ли бы он разбогатеть и иметь какую-нибудь по-настоящему роскошную машину. Он ответил, что хотел бы, чтобы мы путешествовали, чтобы увидели мир, а машину не хочет. Потому что иметь роскошное авто – это хвалиться богатством. А хвалиться богатством – дурной тон. Ну досталась мне эта внешность. В каком-то смысле она – богатство. Я не хочу, чтоб этому придавалось значение. Тем более что палка эта о двух концах. Один режиссер говорил мне на пробах, что не возьмет меня на роль, потому что я как бы слишком хороша собой. Потом я его как-то убедила, да и продюсер помог. А на съемках он все смотрел в камеру и приговаривал: «Нет, слишком красивая. Как ни старается, ничего не выходит!» Слышать подобное, скажу я вам, не очень приятно. Я некоторое время пыталась бороться с предвзятостью в связи с этой моей внешностью. В обычной жизни – никакой косметики.
На пробы, на интервью ходила чуть не в мужской одежде. Это ведь объективная данность: удачная вроде бы внешность – не только богатство, но и ограничение. Я в мире вообще не замечаю ничего однозначного. Все очень многомерно.

Какой эффект – тоже от долгих лет терапии?
Уж скорее от долгих лет жизни! Нет, я серьезно. Мне за пятьдесят, и этот возраст сказался на мне освобождающе. Ведь все знают, что мне за пятьдесят, и я не исключение: я знаю, что это уже возраст. Но я знаю и то, что возраст – преимущество. Мне повезло стареть. Не все доживают до старости. А я живу. И не считаю, что надо вечно выглядеть молодой. Надо выглядеть неплохо, это да. Но не молодой, а – собой.
И все-таки, чему еще вас научила терапия?
Тому, что я знаю о себе. Например, что я люблю понимать «почему» и знать «зачем». Мне нравится понимать себя – ведь это единственный способ разобраться и в том, что на самом деле происходит вокруг. По большому счету именно поэтому я и решила пойти к психоаналитику и ходила долгие годы регулярно. Теперь – уже не регулярно, но все-таки мне это важно. Наверное, еще и потому, что у меня есть опыт принадлежности к секте – а это изжить нелегко. Мне было, наверное, лет девятнадцать, я тогда только приехала в Лос-Анджелес, искала маленькие роли, способ заработать, и меня, одинокую, напуганную и неуверенную, быстро нашли. Потом я поняла, что идеология секты была довольно комичная – смесь какой-то метафизики-мистики с культом вегетарианства. Они вытянули из меня довольно много денег, но это не беда. Беда была во мне самой – я была болезненно не уверена в себе и нуждалась в руководстве, даже в контроле. Позже, чтобы понять, что со мной произошло, я читала исследования о сектах и обнаружила, что, оказывается, туда попадают не просто люди, в чем-то ущербные, а те, кто хочет понять мир, у кого есть интеллектуальная и душевная жажда. 

Я избавилась от одного контроля, но скоро обнаружилось, что все равно нуждаюсь в нем – в следующем контроле. Теперь руководил мною уже Питер  Хортон. Однажды – к финалу нашего брака – родители приехали проведать меня. А я должна была дать какое-то интервью. Папа потом говорил, что был в ужасе: Питер буквально инструктировал меня, что я должна сказать, а я повторяла за ним как заговоренная. Именно это и выявил психоанализ – я бессознательно жаждала контроля. И за этой жаждой стоял страх: когда ты боишься мира, не доверяешь ему, тебе важно утвердить некие гарантии безопасности. Психотерапия научила меня спокойнее принимать неизвестность, неясность будущего.

Psychologies 
Вашей дочери Клаудии сегодня восемнадцать. А годы назад вы решились ее удочерить, зная, что не страдаете бесплодием...

Мишель 

Решилась, потому что хотела иметь семью, но была убеждена, что обычной семьи у меня не будет. Пришла к выводу, что я, видимо, просто не для брака. Я рассталась с первым мужем, и это был болезненный развод. Мы поженились очень, очень молодыми и решили расстаться не от взаимной ненависти или раздражения, а потому что стало ясно, что нам больше не по пути, мы будто выросли друг из друга. И ни ненависть, ни раздражение не компенсировали боли от распада отношений. Ведь нередко бывает именно так – уже так ненавидишь, что даже рад оставить все в прошлом. У нас этого не было. Как сейчас помню – Питер помогал мне грузить вещи в машину, когда я уезжала из нашего дома… Словом, я думала, что вряд ли я выйду замуж вновь – есть же люди, которые выходят из одних отношений, входят в другие, это серьезные отношения, но они не предполагают брака. Я жила именно так. Но ребенок – это другое. Мне хотелось иметь ребенка. И все-таки я не решалась. Хотела понять, верны ли мои резоны, мое состояние. Я рассказала об этом только двоим людям – своему адвокату Барри Киршу и продюсеру Марти Брегману. Оба они для меня что-то вроде лос-анджелесских родителей, знают меня и с лучшей, и с худшей стороны… И оба сказали: ты не сможешь ее не любить, ты должна сделать это. К моему изумлению! А потом я встретила Дэвида , и он сделал мне предложение. Процесс удочерения Клаудии был уже запущен, а я все не знала, как ему об этом сказать. Но в какой-то момент решила: скажу, и заодно выясню, взрослый он человек или инфантильный юноша. Выяснилось, что взрослый. Он принял меня вместе с моим решением. И опять я была потрясена, но поняла: я не раз совершала неверный выбор, но выбрала правильного мужчину. Совершенно, безукоризненно правильного.

Ваш сын родился буквально через год после удочерения Клаудии. Как ладят ваши дети?
У меня были опасения насчет этого, не скрою. Но факт – даже вопрос этот, об их возможном неравенстве, никогда не возникал. У нас в семье все равны… знаете, в каком-то высшем значении слова. Между детьми и родителями всегда идет процесс взаимного воспитания. Маленький ребенок никогда не будет таким, каким мы его себе представляли. И это можно только принять. Без моих детей я не узнала бы многого. Например, что есть ситуации, когда, казалось бы, неизбежна конфронтация, а ты выбираешь присоединиться, не сопротивляться: я все боролась с их сидением в интернете, а теперь сама в нем пропадаю! И без них я, наверное, забросила бы рисование. Я начала рисовать в Италии, на съемках «Женщины-ястреба». Собственно съемок было мало, свободного времени много. И невероятная красота вокруг, а я первый раз выехала со своего континента, в Европу… Меня так потрясала эта красота, так много было чувств и так хотелось их выпустить, освободить. Я рисовала. И с детьми то же – они пробуждают в тебе столько чувств… что… в общем, я взяла курс занятий рисунком и живописью и теперь много рисую. Пишу маслом.
А что пишете? Пейзажи?
 Что вы, нет! Людей. Лица. А пейзажи и натюрморты ни за что. Мне даже слово это неприятно: что в английском, что во французском языке оно звучит как-то безжизненно. Nature morte – мертвая натура. Still life – замершая жизнь. А я люблю жизнь живую.

Похожие по тематике посты - еще почитать:

.